Васиков Алексей Стефанович 15.9.1933 - 2003 (70 лет)

Майя КУЛИКОВА

 У поэта фамилия, больше подходящая управдому или участковому, – Васиков. Зовут Алексей Стефанович. Такое уж досталось отчество поэту, рожденному в деревушке под Калугой. Но это было давно, в тридцатых годах. А сегодня мы с поэтом Васиковым в обычные для него шесть вечера выходим на тропу его бизнеса – продажи книжек собственных стихов. Мы идем к станции метро "Варшавская”. Поэт выпил немного водки для храбрости, и поэтому на крутых поворотах ему трудно сохранять равновесие. Тогда я слегка поддерживаю поэта. Падать ему нельзя – он на работе. Он продает свои книжки, честным производящим трудом зарабатывая скромные средства. Покупатели в основном такие же подвыпившие и потому благодушные посетители забегаловок у станции метро. У этой станции он недавно и набрел на меня, предложив книжку своих стихов. У поэта была трудная жизнь. В детстве он попал к фашистам в концлагерь, потерял "полздоровья”, во второй класс пошел в 15лет. Поэт прибыл в Москву в 52-м году в самом поэтическом возрасте – в 19 лет. Жил на Павелецкой в брандвахте – плавучем доме, работал грузчиком в Филях. Потом еще работал во вневедомственной охране, благодаря чему несколько его стихотворений было включено в сборник, посвященный какому-то юбилею МВД. Грузчиком, охранником и вахтером незаметно шел по земле поэт. Тогда, в 52-м году, он посвятил любимой, но неверной женщине свою первую поэму "Фальшивая любовь”. Произведение из семи глав по пятьдесят строк в каждой было дружно отвергнуто всеми издательствами. Мы открываем холодную пластиково-стеклянную дверь одной забегаловки и садимся за свободный столик, больше для виду сделав заказ – два пирожка с печенкой и два стакана чая. Я знаю, что у поэта за пазухой еще и чекушка. Хотя вообще-то он не алкоголик. "Это лекарь моего затылка!” – есть у поэта такая строка. И еще: "Принимаю водочку охотно, / Но от пьянки я себя держу”. – А вот не хотите ли купить книжку стихов? – подходит Васиков к столику человека в меховой шапке и дубленке. Рядом с человеком большая сумка – наверное, он откуда-то приехал или уезжает. Лицо у человека совсем не поэтическое. Перед ним куриный окорочок и бутылка пива. – Хочу предложить вам очень интересные стихи. Житейские стихи, – говорит Васиков. – Полезное чтение. Всего за двадцать рублей. – А про что? – спрашивает человек. – Про любовь или про политику? – Тут про все, – говорит Васиков. – Про жизнь. Ты обязательно почитай. – Мне только не про политику. Ну ее... – человек раздраженно машет рукой. – Ну нет, что ты, – убеждает его поэт. – Я ведь Писал, пишу немало обо всем, Но состязаться я моим стихом С арбатскими поэтами не смею. Они несут большую ахинею... Убежденный Васиковым человек покупает-таки книжку под названием "Поэзия – моя любовь”, и довольный Васиков возвращается к столу. Щедрой рукой преуспевающего стихотворца заказывает еще два пирожка и ополовинивает подпольную чекушку. – Я тут тебе бумаги принес показать, ты просила, – поэт хитроумно раскрывает видавший виды "дипломат”, левым замочком которого служит крепко замотанная хозяйственная резинка. Он вытаскивает документы, которыми общество отметило жизненный путь поэта. Вот отказ Минкульта РСФСР от 88-го года – песня на стихи Васикова "Счастье людям мы несем”, созданная композитором Лядовой, оказалась невостребованной музыкальными коллективами. Вот отказ Центрального внутрисоюзного радиовещания – песня А.Мажукова, также на стихи Васикова, "Мир, живи!” не подходит радиовещанию. А вот Комитет СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли наносит еще один удар поэту: "Предложенную Вами рукопись (стихи) издательство вынуждено Вам возвратить...” Близкие тоже никогда не поддерживали Васикова. Отец, спавший ночью на печке тяжелым крестьянским сном, запрещал Леше зря жечь в лампе керосин, а юный Васиков уже тогда рисовал и писал стихи. Мать до конца жизни тоже так и не одобрила занятия сына изящной словесностью. – Я, бывало, хожу по кухне, – вспоминает Алексей Стефанович, – а она за мной смотрит-смотрит, она у меня парализованная тогда лежала, и скажет вдруг: "Черт ты у меня болотный, Алеша!” Представляешь? Черт болотный! Деревенский она у меня была человек, темный. Хотя вообще-то меня любила. И тогда Васиков пошел искать признание в народе. И получил его. Получает постоянно, чем и счастлив. Еще одну книжку приобретают трое парней, по виду мелких "деловых”. Они пьют коньяк, им хорошо. Я не думаю, что в свободное время они развлекают себя чтением поэтических произведений. Конечно же, они приобретают брошюрку со скромным названием "Книга третьего тысячелетия” из сочувствия к поэту. Они дают ему двадцать рублей и выставляют вверх большие пальцы – здорово, мол, хорошие стихи. Васиков деньги берет, но, подошедший ко мне, он обижен. – Не почитали даже, – говорит он, – мне снисхождений не надо. Пушкин ни у кого о снисхождении не просил, и я не буду. По сравнению с посетителями забегаловки Васиков выглядит потрепанно. Свое пальто он купил 15 лет назад. Шапку – примерно тогда же. Она из кролика и сегодня уже порядком износилась, потеряла форму. Из-под пальто выглядывает синяя синтетическая тренировочная куртка. На ногах у Васикова грубые, в белых разводах соленого снега ботинки неопределенного возраста, а дужка очков примотана проволочкой. Вероятно, поэтому мы вскоре становимся объектом внимания служащей заведения. Она выходит из-за стойки, уставленной ценниками котлет, хот-догов и окорочков, и грозно нависает над Васиковым. Поэт еле успевает спрятать чекушку в карман. – Торговать надо на улице, – говорит она сурово. – Здесь не магазин. – Так это ж стихи, – Васиков делает гордый вид. – Мои... Вот почитай, дочка, какие стихи. Но она не захотела его стихов, и нас, экономически не выгодных поедателей дешевых пирожков, попросили на улицу. Не помогло даже удостоверение узника фашистских лагерей. Я подумала сказать Васикову что-нибудь утешительное насчет гонений на всех истинных поэтов, но он вдруг предложил: – В книжный сходим? Узнаем, как книги продаются. Тут неподалеку часть тиража пристроил. – Много экземпляров-то? – Два, – как всегда гордо ответил поэт. По дороге он пытается продать еще несколько книг прохожим. В основном это простые женщины с сумками – время как раз после работы и до ужина. Женщины не вдохновляются творчеством поэта, только одна, в платочке, отдала за книжку двадцать рублей и, косясь недоверчиво на меня, перекрестила Васикова и сказала могильным тоном: "Спаси тебя господь”. Может быть, она подумала, что Васиков бедный алкоголик, а я хочу ограбить его, отобрать квартиру, например. Она наверняка смутилась его обтрепанным видом и представить себе не могла, что Васиков позволяет себе недоступную многим писателям роскошь: издает книжки на собственные средства (на пенсию). Поэт живет в отдельной "однушке”, слушает радио, час-полтора в день занимается зарядкой и вообще ведет жизнь богемную – на работу выходит в шесть-семь вечера. Так что жалеть его не за что и спасать не от кого. В книжном магазине из пестроты цветных обложек выглянула полная женщина в очках. – А, Алексей Стефанович, – закивала она с сожалением во взгляде. – Вы насчет книг? Не продали еще. К сожалению. Не идут стихи, вы видите, – она показала на ту часть прилавка, где ютилось несколько стихотворных сборников в стопке с табличкой "Все книги по 3 рубля”, в том числе и две уже хорошо мне знакомые книжки Васикова. У прилавка стоял один-единственный худенький молодой человек. Справа и слева от убогого прилавка громоздились стеллажи с хит-романама этого года, этого месяца и этого дня, всех жанров и направлений. Написаны они все были прозой. – Ну ничего, – говорит Васиков, когда мы выходим из магазина. – Тебе-то мои стихи нравятся? Только честно. – Они, конечно, непрофессиональные, – говорю я. – Но они искренние зато. И оптимистичные. Особенно вот это: Я жизнь мою прожил не зря – Остался в памяти Народа! Будь вечной ты, моя заря, Под ярким солнцем небосвода! – Ну и хорошо, – не унывает поэт. – Искренние – это главное. В искренности вся гениальность. Я смотрю вслед поэту. Он идет и вдруг спотыкается, но не падает, а, покачавшись некоторое время на одной ноге в поисках равновесия, твердо встает на обе ноги и продолжает свой путь.